Ник любит ее.
Ник любит ее и говорит об этом, быстро, коротко, словно бы неохотно, но говорит. Затанна, даже поглощенная самым, наверное, нежным сексом в их жизни, внутренне замирает — она бы остановилась, если бы могла. Ведь то, что Ник говорил, делало Затанну его больше, чем все остальное. Его любовь, не важно, насколько искренняя, всегда будет чем-то несравнимо большим, чем ненависть, чем протянутая между ними неразрывная связь, чем вообще все, что было, вместе взятое.

Ник любит ее. Затанне очень хочется в это верить, так сильно, что она ничего не говорит в ответ, почти не обращает внимание на опустившийся на комнату полумрак его стараниями — Ник не хотел магии, запрещал ей и сам воспользовался.

На какие-то мгновения, очень долгие, растянутые на потраченные ими годы, Затанна чувствует себя той наивной девочкой, которая лишь хотела, чтобы ее любили. Может, она и оставалась такой до сих пор, только надежно прятала за маской femme fatale и посылами в одно место что Ника, что Джона. Они не оставляли ей выбора, что ей еще было делать?

Оба говорили, что любили ее, оба бросили, оба не давали ей двигаться дальше, чего-то хотели и сами не знали чего. Чего угодно, кроме нее.

Ник любит ее — но это только сейчас, время скоротечно, как и чувства, особенно после пережитой опасности. Неизвестно, что будет завтра.

Ник любит ее, но она остро чувствует его в этот момент, острее, чем когда-либо, видит, как его взгляд неуловимо меняется — становится взглядом того, кто хотел причинять боль, а то и убить ее. Приходится напомнить себе — все это один человек.

Любит ее и хотел ее же убить один человек.

Затанна не останавливается только потому, что не может. Потому, что этот взгляд у Ника быстро сменяется, словно бы он внутренне боролся сам с собой — ломал в себе что-то ради нее. Давно ли ради нее кто-то пытался измениться? Тем более Ник?

А Джон?

Темп не меняется, и Затанна ограничивается негромкими постанываниями, когда Ник раз за разом оказывается в ней весь. Она хочет запомнить его, потому что таким раньше не видела, не знает, увидит ли еще, понятия не имеет, не испугается ли Ник сам себя и не удерет ли завтра, пусть бы она даже и просила дать им шанс.

Один крохотный шанс на то, чтобы исправить так много.

Затанна позволяет сменить позицию, уступает, не очень охотно, но лишь потому, что Ник снова выходит на эти мгновения и дразнит ее, черт побери, дразнит сейчас, когда уже ясно, насколько она хочет его.

Она вглядывается в его лицо, глаза, чтобы понять: все еще пытается подчинить? Все еще хочет забрать себе ее всю, как вещь?

Ник не делает ничего из этого, Затанна ловит его лицо в ладони, целует быстро, ровно перед тем, чтобы отпустить его ниже — рефлекторно подается вверх, ему навстречу, пока Ник целует ее грудь, выдыхает громче, вытягивая руки над головой, разметав по черной ткани простыни вьющиеся от влаги волосы.

— Люби, — только и находит что сказать Затанна, возвращается пальцами к его голове, волосам, гладит, дотягивается губами до макушки, снова откидывается назад, стонет громче. Ее бедра вновь обхватывают его, не так, как в клубе, он снова в ней — снова не так, как в клубе, — и она отзывается не только телом, но словами:

— Это и делает меня твоей.

Это, а не что-то еще.
Он хотел услышать это?
Затанна не знает наверняка, да и ей все равно. Это просто факт.

Кажется, в этот раз Затанна попадает в яблочко — говорит именно то, что Нику от нее и нужно было. В минуты близости врать вообще-то очень сложно, она никогда не могла, и ему стоит об этом помнить. А ей стоило бы помнить о том, как рискует, произнося вслух такие вещи.

Затанна осознает, что сделала, когда из прикосновений Ника уходит всякая нежность — на смену ей приходит боль, синяки никуда не исчезли и ноют, когда Ник сжимает ее бедра. Ей почти все равно, потому что он движется дальше, касается выше, заметно ускоряется, выгоняя совершенно лишние мысли из ее головы — и из своей наверняка тоже.

Этого Ника она знает, помнит достаточно, чтобы доверять ему. Затанна держит его за плечи, обнимая, прижимаясь всем телом, касается зацелованными губами лица, всюду, пока не находит его.

Потом он задает вопрос, и Затанна теряется — Ник правда спрашивает об этом?
Она сдерживает новый стон, чтобы ответить:

— Куда хочешь. — В самом деле, какой ответ он еще ждет от нее теперь. Второй незащищенный секс подряд дело, конечно, серьезное, но она ведь выпила гребанный отвар.

Об этом Затанна, конечно, не думает.
И вообще ни о чем, только заставляет наклониться к ней снова, чтобы прижаться лбом к его, рвано дышать, повторить в губы:

— Люблю тебя. Люблю.

И больше не говорит ничего — кусает сама себя, чувствуя, как по телу разливается тепло. Затанна закрывает глаза, не справляясь с собой — наконец все так, как она и хотела.

Конечно, Ник выбирает самый рискованный вариант из возможных — он же и самый приятный.
В этот раз приятный и для нее — Затанна удовлетворенно расслабляется под ним, какое-то время не открывая глаз, сосредоточившись на ощущении тепла. Она сказала «куда хочешь», а сама хотела этого — да, пожалуй, именно этого. Может, глупо, но ей кажется, что так они и правда принадлежат друг другу.

Он не торопится ее отпускать и снова ведет себя так, словно жалеет о чем-то. О прошлом, о настоящем? Обо всем сразу? Затанна молчит, ловит его поцелуи — мягкие, осторожные, как если бы она была сном или хрупкой иллюзией, которую можно разрушить неосторожным касанием. Это одновременно и похоже, и не похоже на него, вопрос «кто ты и что ты сделал с Ником Некро» напрашивается сам собой, но Ник начинает говорить первым.

Затанна хмыкает — коротко, тихо и чертовски довольно.
— За это извиняться не буду, и не мечтай, — гладя кончиками пальцев его щеки, отзывается она, лениво растягивает слова с блаженной улыбкой, — я лучше любых планов, просто признай это.

О планах можно — и нужно — спросить завтра. Зачем-то же Ник приходил в клуб. Зачем-то ему нужен был тот портал, который он потратил на нее.
Но только не сейчас.

Ей не нужны никакие отвары и заклинания, чтобы понимать, что сейчас может волновать Ника. Вообще-то, по-хорошему, сейчас его не должно волновать ничего, но Затанна краем сознания, уже способным кое-как соображать, улавливает — что-то не так. Наверное, все дело в прикосновениях, в том, как Ник резко становится осторожным, когда перестает быть в чем-то уверен.

— Я буду утром тут. — Поразмыслив, произносит она, ластится, как кошка, подставляясь под пальцы в волосах. — И потом тоже, если хочешь.

Затанна замолкает, чтобы поцеловать его вновь — невесомо, едва дотрагиваясь. От дыхания щекотно, от тепла, заполнившего каждую клеточку ее тела, хорошо, так, что хочется только улыбаться. Она и улыбается:

— Хорошо быть дома.

Наверное, они оба забыли, что это такое.