Ей было плевать, насколько плохо и жалко она выглядела. Не плевать лишь на то, что вид доставлял Джеймсу удовольствие.
Это ненадолго.
Надо только протянуть еще немного — она живучая, может, даже слишком.
Сдавленно зарычав, Барбара подняла голову и вперила в Джеймса мутный взгляд, заставила себя выдержать, не смотреть в сторону — прямо ему в лицо, снова застывшее мертвой белой маской, которую так хотелось сорвать. У нее бы получилось, она бы смогла, если бы…
...если бы не взрывчатка в ее шее. Джеймс предлагал проверить, значит, не блефовал; Барбара все равно подняла руку, нашла почти незаметное уплотнение под кожей, пока тот продолжал нажимать на все рычаги сразу. Может, мнил себя особенным, будто думал, что знал о ней все, и имел полное право делать с ней все, что только заблагорассудится. Как с котенком, которого подобрал на улице много лет назад, когда они оба были детьми.
И когда котенок вдруг пропал, мама сказала, что он убежал — и вид у нее был такой, что Барбара не поверила.
Мама никогда не умела лгать, и Бабс делала это за нее, защищая отца от страшной правды, хотя не стоило. Наверное, она и сама обманула себя тогда, поверила, что так будет правильнее — отец заслуживал того, чтобы хоть дома все было хорошо. А потом стало слишком поздно. Они вырастили чудовище, и Барбара сама приложила к этому руку.
Теперь он предлагал ей расплатиться — своей жизнью и отца, или жизнями Джейсона и Хелены. И если минуту назад Барбара думала, что будет достаточно, чтобы Джеймс верил, будто выиграл, сейчас пришло осознание: проиграла она. И очень, очень давно.
Отвечать ей было нечего, только после, когда он снова склонился над ней, процедила:
— Я заберу тебя с собой.
Тихое обещание, о котором будут знать они вдвоем.
Маленький секрет, как у настоящих брата с сестрой, да, Джеймс?
Прямо как тот котенок.