У нее был доступ ко всему бэткомпьютеру с тех самых пор, как она стала Оракулом. Или, может, даже чуть раньше — Альфред доверял ей и во многом мог положиться на нее, когда приходилось. Все терабайты данных, собранных Бэтменом и семьей за долгие годы работы. Все, кроме пары зашифрованных серверов — личных, тех, которые Брюс никому не доверял. Бабс знала, что, скорее всего, там лежала какая-то информация по Лиге справедливости, личные дела на каждого из ее членов, возможно, что-то еще. У Брюса предостаточно демонов, которыми он не готов делиться ни с кем, и ей ли об этом не знать — понимала так хорошо, как никто другой, тщательно берегла все, что построила в Часовой башне.

Теперь это маленькое чувство солидарности исчезло, и его сменила злость. Брюс вернулся на днях чуть живой, ничего не говорил, от Альфреда удалось узнать, что во всем опять виноват Джокер. Они ведь все понимали, что блядский клоун успокоится только после своей смерти, правда? Так почему он опять отправился просиживать штаны в родную палату в Аркхэме?

Но было что-то еще. Трудно сказать, что именно, Брюс какое-то время занимался расследованием, которым не хотел ни с кем делиться — обычное дело для него, все сам, работает один, как же, но отчего-то Бабс важно узнать, что именно это было. Судя по его виду — а она давно научилась читать даже по непроницаемому выражению лица, — что-то очень личное.

А за личным придется пойти на крайние меры. Бабс вскрыла сервера, нашла там много интересного о себе — все вырезки с Бэтгерл, с новостью о подстреленной дочке комиссара, сканы фотографий, сделанных кривыми лапами Джокера. Ей хотелось их удалить, но так Брюс понял бы, что она там была. Из истории просмотров Бабс вытащила файлы куда любопытнее — анализ крови. Будь это кто-то из привычных им ребят, лежал бы в общем доступе, но Брюс его спрятал.

Открыв файл, Барбара опустилась в кресло — поворот вышел слишком крутым даже для нее.
Брюс старательно подчищал все биометрические данные Робинов, которые только могли попасть в полицию или спецслужбы, сделал все, чтобы никого из них нельзя было опознать по крови, отпечаткам пальцев… никак. У себя, конечно, он все это из определенных соображений хранил.
Анализ крови полностью совпадал с кровью второго Робина. Джейсона.

В его личном деле нашлось много любопытных деталей: вырезки из старых газет о банде Красных Колпаков, куда более новые записи о Колпаке, который пришел в Готэм полтора года назад.

Полтора года.
Полтора, мать их.
Все это время Брюс молчал. И Альфред, наверное. И Дик, если знал. Злость на них всех перекрыла собой удивление — от того, что Джейсон, черт возьми, каким-то образом оказался жив.

И пытался добраться до Джокера — Колпак определенно занимался им, когда не громил склады с оружием и не взрывал частную собственность Черной Маски. Может, он и тогда был там, вместе с Брюсом. Может, это Брюс не дал ему ничего закончить — Бабс уже видела избитого до полусмерти клоуна, который смеялся прямо в камеру, пока пыталась разобраться в случившемся.

Найти место, где сошлись все трое, было достаточно просто — о взрыве жилого дома на окраине говорили в новостях. Больше времени потребовалось на то, чтобы отследить перемещения Колпака. Джейсона. Он хорошо заметал за собой следы, они полтора года гонялись за ним и без толку — но теперь он был серьезно ранен и попал в объективы камер. А Оракулу только того и надо было.

К встрече Бабс хорошо подготовилась — захватила с собой аптечку, сменную одежду, бумажник с наличными, пакет с едой. Идти, конечно, пришлось в костюме. Даже раненный, Джейсон наверняка попытается приложить незваного гостя чем-то тяжелым, если не застрелить, к этому тоже нужно быть готовой.

Но скорее всего он под лошадиной дозой обезболивающих. Хорошо, если не умирает.
Снова.
А даже если так, она не позволит этому повториться.

В окно влезать определенно не стоило, Бабс вскрыла замок и тихо зашла, медленным шагом направилась к жилой комнате. Остановилась перед открытой дверью, держась стены, чтобы не словить шальную пулю, постучалась костяшками пальцев в перчатке:

— Это я.

Интересно, узнает голос? В бреду и под обезболом, наверное, нет.
Подумав об этом, решила уточнить:

— Бабс. Я пришла помочь.

Жаль, что это было первым, что она могла сказать ему — после всего.

Сделав неосторожный шаг в комнату — хотелось своими глазами увидеть, что это и правда Джейсон, а не кто-то другой, — Бабс застыла, как есть, с пакетом в руках: смотрела не ему в лицо, как собиралась, а в дуло направленного на нее пистолета. Вернее, не совсем на нее, скорее куда-то вниз — рука у Джейсона дрожала, дерни нервно пальцем — выстрелит, даже если не хочет этого, но все равно в этой комнатке может зацепить.
Бабс стояла, стараясь не думать ни о чем, кроме того, за чем пришла.

Не думать о Джокере. Не думать о том ебучем вечере, отнявшем у нее три года жизни. Не думать о похоронах Джейсона, на которых она была уже в коляске.
Джейсон помог ей с этим, сам того не зная, когда задал вопрос.

— Могу спросить у тебя то же самое, — дернув уголком губ, отозвалась она. Галлюцинации не приносят пакеты со всем необходимым, не дрожат при виде огнестрела в чужих руках, не пытаются сдержать слезы — глаза уже защипало, спасибо хоть за линзами маски не видно.

— Мне никто ничего не сказал. Я не знала, что ты жив. Теперь узнала и пришла сама. Одна.

«Веришь?».
Вообще-то на него Бабс тоже злилась, пока собиралась, пока заводила байк и ехала сюда — за полтора года времени, разумеется, совсем не нашлось, чтобы дать о себе знать как-нибудь иначе, чем кошмарить готэмскую преступность под чужим именем. Она ведь заслуживала знать, почему нет? Не так уж и важна оказалась? Если и так, почему остальные смолчали? Хотели защитить? От чего? От правды? Охуительно.

С какой стороны ни посмотри, все одно: восхитительно, блядь, просто прекрасно. Всегда мечтала быть в неведении о самых важных вещах.

Но все эмоции притупились, стоило увидеть, в каком охуенно плохом состоянии он находился.

— Слушай, можешь говорить и думать что хочешь, мне все равно, — нет, блядь, не все равно, — я не добивать тебя пришла. И никому не скажу. Просто не дам тебе сдохнуть. Пожалуйста.

Вытянув руку, Бабс показала пакет, потом сняла перчатки и разулась. Маску снимать пока не торопилась, слишком много слез, которых видеть никому точно не надо.

— Ты не собирался мне говорить, так?

Бабс эхом повторила, кивая, не вполне отдавая себе отчет:

— Не все равно.

Джейсон на нее не смотрел, а вот она на него — да, смотрела, не отрываясь, пока он смеялся и давился этим смехом пополам с болью, слушала голос. Это, черт возьми, действительно он, только немного другой. Или не немного. Прошло много времени — достаточно, чтобы оба изменились. Джейсон… вырос. Сколько его не было?
Мысли о том, как он вообще выбрался, Бабс старалась избегать.

— Нет, конечно. Я сама догадалась. Я, знаете ли, сообразительная.

Прозвучало куда язвительнее и злее, чем задумывалось, но едва ли Джейсон сейчас придаст особое значение ее интонации.
Свалив все прихваченное и, несомненно, очень важное барахло на пол рядом с тумбой, где уже горел ночник, Бабс села рядом, поджав под себя ноги.

Джейсон бы сказал. Как же. Сейчас в это с трудом верилось, только не после того, как выяснилось, что все держали в секрете полтора ебучих года.

— Было бы слишком поздно, — ответила она просто, воспользовавшись предлогом, чтобы, пока ищет в пакете бутылку с водой, сморгнуть лишний раз слезы. Заодно помолчать минутку, собраться с мыслями.

Мыслей, блядь, слишком много.
И почти все из них о Джокере. Джейсон собирался покончить с ним сам — и тогда она, может, что-то бы узнала.
Ее охуеть как не устраивал такой расклад. Она, может, и просила Дика грохнуть клоуна в минуты своей слабости, но с куда большим удовольствием сделала бы это сама. Хорошо, что об этом знал только он один.
А теперь… теперь можно сказать Джейсону.
Почему нет.

Открутив пробку и протянув бутылку ему, Бабс остановила руку на полпути, поджала губы, решаясь.
Потом все же открыла рот:

— А что, если бы я… помогла?

Что, если я хочу этого?

О таких вещах лучше говорить все же до того, как Джейсон наберет полный рот воды. Меньше риск, что поперхнется.
Ее осудил бы каждый, кто узнал, начиная от Брюса и заканчивая всеми остальными. Какое-то время Бабс и сама пыталась убедить себя в том, что не отвечать убийством на убийство — единственный правильный вариант.

Иногда даже получалось. Для этого ведь она и носила мышиный символ на груди — как напоминание, за кого и чьими методами сражалась.

А потом неизменно возвращалась к своей ненависти, медленно выжигающей ее изнутри.
Сражалась, может, и за Бэтмена, но отомстить хотела за себя.

— И мне придется тебя осмотреть.

«Давай я сама буду решать, рисковать мне или нет».

Джейсон решил за нее — как решали отец, Брюс, Дик, все они, и это охуенно злило. Пока везло, что он не мог прочесть это по лицу. Бабс нашла бы много еще чего сказать по поводу, но выбрала промолчать.

— Как оказалось, очень даже не поздно, — пробормотала она вместо этого, доставая из снятой перчатки встроенный фонарик, чтобы включить его и пристроить на тумбе. Света от ночника маловато для того, чем придется заняться, а верхний свет либо не работал, либо Джейсон на него не согласится. Да и отходить к выключателю даже на считанные секунды, чтобы проверить, ей не хотелось.

Поздно было помогать мертвому Джейсону, холодному, похороненному на фамильном кладбище Уэйнов.
Живому ни хрена не поздно. Вопрос лишь в том, примет ли он эту помощь.

По всему выходило, что как минимум не хотел. Бабс медленно выдохнула — тут злость ей точно не помощник, психовать и оставить Джейсона тут одного подыхать — не вариант.

— Были бы просто царапины — я бы тебя не нашла. Веришь или нет, я очень классная ищейка.

Я же, блядь, Оракул, я знаю всех.
Только Джейсону знать об этом не обязательно.

— Так что будь добр, снимай, что там у тебя, а я буду нежной, обещаю.

Бабс замолкла, услышав про маску. Условие было, наверное, справедливым. Она не сразу поверила, что он жив, он не верил, настоящая ли она вообще. Бутылка небось тоже воображаемая?

Хотелось об этом сказать, увильнуть, пошутить о чем-то еще, у них так много злободневных тем накопилось — но Бабс, нажав на кнопку под ухом, стащила с себя шлем и замерла как есть. Растрепанная, злая, растерянная, заплаканная.

Она попыталась улыбнуться, протянула раскрытую ладонь:

— Реальнее некуда. Можешь проверить, если хочешь.

Слезы сами текли, честно-пречестно, у Бабс совсем не выходило их контролировать — а без линз маски успокоиться и вовсе не получалось. Они давали хоть какое-то чувство защищенности. Так можно было делать вид, что это не она, а какой-то другой человек, для такого маски и нужны ведь.

Бабс сомкнула пальцы на его ладони, несильно, боясь, что сделает больно — или что все окажется каким-то сном, кошмарным, но наполовину очень хорошим, слишком хорошим, чтобы быть правдой. Оттуда не возвращаются — по крайней мере, точно не такими, как прежде. Джейсон и не был прежним, когда вернулся Колпаком.

Но сейчас он определенно похож, и от этого хорошо и больно.

— Ничего, просто Джейсон в глаз попал. — Бабс вздрогнула, когда он коснулся ее щеки — не ожидала, что пойдет на такое. — Я бы тебя обняла, но для этого тебе придется не взрывать себя больше, иначе так и будет охуеть как больно.

С майкой, наверное, стоило бы помочь, но она позволила ему сделать все самостоятельно. Кто знает, как еще отреагирует.

Выглядел он лучше, чем она ожидала, но хуже, чем хотелось бы. В идеале доставить бы в больницу — которая им, конечно, не светит.

— Блядство. Ничего смертельного? Я уже поняла, что ты живешь дважды, но давай не будем шутить так больше, пожалуйста.

Рана на плече выглядела хуже всего, стоило начать с этого. Сняв бинт, Бабс осмотрела ее, прошлась по краям антисептиком, достала иглу с нитью. Зашивать друг друга они давно привычные, но надо о чем-то говорить.

— Ты знаешь, я пыталась его снять. У меня было несколько очень хороших возможностей.

Когда он выяснил, что стрелял не просто в дочку комиссара.
Когда подослал брата.
Когда похитил мать.
Когда отрезал ей палец.
Когда притащил в гребанную церковь и достал бензопилу.

Пожалуй, стоило вспомнить что-то поприятнее. Но мысли лучше в голову не шли.

— Как видишь, я облажалась. Иначе тебе бы не пришлось… и ты мог бы… мог бы вернуться.

Может, не к Брюсу.
Но ведь не все и не всегда сводится к Брюсу, правда?

— Ко мне.

«Но я же не умер». Так много кто говорил, особенно Дик, каждый раз, когда она зашивала его, вправляла конечности или просто слышала голос в наушнике — после взрыва, выстрела, чего угодно, что звучало очень плохо.
Бабс не придала бы значения, если бы…
«Не умер в этот раз».

— Ты не помогаешь, — хмыкнула Бабс, когда все же покончила со стежками и задержала взгляд на игле в руке. Краем глаза, пока занималась раной, она успела заметить, как Джейсон перекладывал ногу — сам он ничего не говорил, конечно, все в порядке, нормально зафиксировал сам себе, ага.

Ей придется зайти снова и не раз. Хорошая новость, хоть и сомнительная: может, хотя бы поэтому не свалит сразу.

Поэтому и потому что она все-таки это сказала — и хотела, чтобы на деле оно было так же просто, как прозвучало.

О да, она пыталась его прикончить. И не раз.

— Именно это слово. Я… — он знает, кто я, — знаю, он не остановится, пока не сдохнет. Он нашел меня первый, а я не хотела просто защищаться.

По крайней мере, не так, чтоб это было не смертельно. Для него.

Удивительным образом это остановило слезы, злиться было проще, чем плакать. Злости накопилось куда больше.

Но злость хреновый помощник, тем более сейчас, когда Бабс вроде как помогать пришла. Ногу надо зафиксировать, а как — хороший вопрос. Она оглянулась в поисках хоть чего-нибудь — можно стул разобрать какой-нибудь, например, — когда Джейсон сказал то, что определенно не следовало.

Бабс издала смешок — одновременно злой, болезненный и даже как будто веселый:

— А для меня было бы лучшей новостью узнать, что ты жив. Вместо этого я узнала только сейчас, большое неспасибо вам всем. Да, я тоже не помогаю, я знаю. — Пожевав губу, вздохнула. — Тут есть что-нибудь, что можно разобрать, чтоб зафиксировать твою ногу? Надёжнее, чем вот это вот. Я придумаю что-то получше потом.

Просто царапины, не умер же, нормально ногу зафиксировал — Бабс стиснула зубы, чувствуя, как внутри сжался плотный комок из злости и боли.

— Я знаю, — нетерпеливо вставила она, привстав, — просто дай мне сделать для тебя что-нибудь, блядь, пожалуйста.

Вместо того, чтобы позволить ей, Джейсон продолжил говорить все о том же, все еще не делая ее в своей голове частью плана. Эта совершенно идиотская и до чертиков раздражающая черта в них всех — у каждого в голове застряли блядские «я работаю один», «я сделаю все сам». Все до пизды самостоятельные, а потом собирать приходится по кусочкам. Брюс, небось, тоже сказочки на тему Альфреду сейчас рассказывал, если не молчал, тупо пялясь в стенку.

Потрясающе. Блестящий план — пойти одному и убиться еще раз.

— Тебе придется взять меня с собой.

Она ставила его перед фактом — ей не нужно чье-то разрешение, чтобы сделать, что должно. Но Джейсон, кажется, не слышал, продолжал говорить, словно все время держал это в себе и наконец-то нашел, перед кем бы выговориться. О стычках с Колпаком Бабс знала и так — хоть что-то не было новостью. Она и Тима зашивала этими вот руками, но Джейсон не знал — или не понимал в своем бреду, что она может знать.

К Колпаку у нее было много вопросов, но теперь, кажется, Бабс больше не нуждалась в ответах. Джейсон сказал достаточно, чтобы она нашла в себе силы коснуться его ладони, мягко, чтобы потом отнять от лица, провести самыми кончиками пальцев по щеке.

— Это я тоже знаю. Как видишь, я пришла к тебе, уже зная об этом. И… я верю, что если бы ты правда хотел убить, ты бы убил. Они живы. Ты жив. С тобой что-то случилось, когда ты… вернулся. Только попробуй, твою мать, бросить меня теперь. Обещаешь, что нет? Я залатаю твои большие царапины, вколю тебе еще обезболивающих, и ты поспишь. Но обещай мне.